…Они были поразительно схожи. И хоть и жили в разных городах, им даже сны, порой, снились одинаковые. К тому же нередко случалось, что, когда он или она друг другу набирали эсмэску, то почему-то именно в этот миг сей творческий процесс вдруг прерывался телефонным звонком от одного из них. И они уже - по-доброму смеялись. Странное и приятное чувство…

Завтра день особенный – годовщина её венчании, в сладостном предвкушении грядущего дня он заново с удовольствием вспоминал, как четыре года назад переживал волнующие, красивые минуты торжественно - исповедальной церемонии в недавно открывшемся бело-небесном храме. Казалось, всё происходило будто вчера, а подсчитать – далеко за «тысячу» дней!...

Он думал о ней, о том, как же быстро она повзрослела, расцвела. Почему-то ещё вдруг вспомнилось, как её, совсем ещё подростка, на морском отдыхе однажды сфотографировал на фоне удаляющейся яхты с алым парусом. Было тогда смутное сомнение – успел ли поймать кадр? – Успел…Ему так хотелось утром позвонить и найти те, единственные слова, чтобы запредельно, до капельки, выразить – насколько она дорога.

…А она, блаженствуя после душного дня в прохладе летней ночи на своём десятом этаже с едва заметной улыбкой вспоминала и храм, и благословившего их священника отца Алексия, одновременно придумывая, как красивее встретить и провести завтра. С книжной полки сквозь стекло со снимка на неё смотрели трое: она – с любимым и – счастье в глазах. И уже почти засыпая, она почему-то явственно представила, как в прошлом театральном сезоне сразу после сдачи спектакля прямо на сцене их вдвоём фотографировали незнакомые люди на фоне декорации – Алого Паруса – и в удивлённом восхищении звучал хоровой выдох снимающих: “Вот – настоящие Грей и Ассоль!..” А он – растерянно, гордо, завороженно смотрел и смотрел, не веря, что она его продолжение.

…Утром засветло он проснулся - не было ещё шести. Не вставая, с полузакрытыми глазами с удовольствием потянулся и про себя порадовался безоблачной синеве за окном, проснувшемуся свету – ведь так не хотелось, чтобы там, её городе, дождливая природа привнесла в этот день минорную нотку. Во сколько же лучше позвонить, чтобы не разбудить её – поздравить? На пюпитре старенького пианино, как обычно, его ждали чистые нотные листы, и это придавало смысл и радость каждому дню. А часам к девяти, кляня и ругая себя за то, что телефонное поздравление его получилось каким-то казённым, скомканным, совсем не таким, как он мысленно представлял себе ночью, он наконец-то сел за свой инструмент к ждущим его листкам. И постепенно забылся…

…Она легко вспорхнула в новое утро. Нежно, словно бабочка, коснулась губами щеки безмятежно досматривающего свой сон мужа, и, выйдя на свежеобитую деревом просторную лоджию, была готова обнять, казалось, целый мир – её света вполне и с лихвой хватило бы и на соседние вселенные! Насладившись с высоты свежестью утра и знакомой панорамой из окна, она весело помахала кружащим над домами гостьям с реки - двум белым чайкам. Вот бы с ними – полетать!..

…Он, кажется, сразу нашёл тему. Она захватила его, захлестнула и, боясь вспугнуть, шелохнуть это реальное состояние, он думал только об одном – лишь бы успеть записать на бумагу то, что ещё не являлось материальным, а только переполняло, разрывало светлым потоком его душу, предчувствующую ещё что-то не ясное, но настоящее… На миг он отвлёкся, чтобы отключить свой мобильный, который как обычно, лежал под рукой – на краю клавиатуры. Лишь бы успеть! ... Никаких вторжений! Пьянящее предчувствие вдохновенного полёта приходило не всегда, а в такой памятный день, оно было для него особенно важно и дорого. Он так хотел высказать ей свою отцовскую любовь – через музыку. Что ж, - раз уж по телефону не сумел…

…Стоя у зеркала, она примеряла свои простенькие сарафанчики и лёгкие платья – в чём бы лучше выйти на улицу – до универмага. Ведь надо приготовить не только праздничный ужин, но и сделать подарок – сюрприз для любимого. Неожиданно в её руках оказался серо-голубой сарафан, в котором она ходила ещё в школу, и ей почему-то сразу вспомнилось, как она, занимаясь в танцевальной студии, именно в нём выступала на День Учителя. Словно по волшебству, радостное утро закружило её в порыве юности и надежды прямо посреди однокомнатной квартиры – с платьем в руках, а пернатые попугайчики Петруша и Ксюша, являясь единственными свидетелями этого зрелища, из клетки негромко, но активно хлопали крыльями, словно аплодируя в знак восхищения…

…Он чувствовал – получается! Теперь он знал точно: всё - не уйдёт! Единственное, что его заметно раздражало, это - карандаш. В рабочем порыве он быстро тупел. Приходилось вновь и вновь отвлекаться, беря в руки ножик или лезвие, чтобы его поскорее заточить…

…Потянувшись руками вверх в танцевально – безмятежном блаженстве, она вдруг почувствовала резкую, пронзающую боль, которая сразу же вернула её из счастливого полузабытья…” Ах, эта спина!.. Как же всегда не вовремя напоминает о себе!”, - успела подумать она и потихоньку, очень осторожно попробовала прилечь тут же прямо на пол – на жёсткое. Нехотя, как ядовитая гюрза, коварная боль отползала, ослабевала, отпускала. «Надо поосторожней! Не хотелось бы, чтобы дурацкая травма испортила наш день… А с такой-то спиной и на каблуках высоких – уже нельзя!» – с горьким открытием вдруг сделала она неутешительное резюме. «Ну что ж. тогда в магазине заодно присмотрю и себе что-нибудь – без высокого каблука. Всё… решено – сделаю и себе подарок»” И решительно стала собираться – дел и приятных хлопот впереди ожидало ещё много – надо бы всё успеть к вечеру.

Лифт в новом доме ещё не был запущен, и она подчёркнуто внимательно спустилась по лестнице. По привычке отсчитывая по восемьнадцать ступенек на каждом этаже и ещё четыре перед самым выходом из подъезда. Всего выходило – 184. “Ничего!.. На знаменитой чкаловской лестнице их аж 444! Есть к чему стремиться!” – иронично поддерживала она себя…

Воздух улицы подействовал на неё благотворно, и она, как-то позабыв недавнюю боль, вновь бесконечно радовалась жизни, встречным людям, солнцу. Про себя вспомнила даже евстигнеевского профессора Плейшнера, прогуливающегося по швейцарским улицам в «17 мгновеньях…». А проходя мимо детского садика, вдруг словно наяву, представила. как будет по утрам приводить сюда своих будущих сыновей – близняшек (кто-то когда-то по линиям руки нагадал ей – двух сыновей!), а у новой школы она даже на мгновение невольно остановилась, заглядевшись, как стараются в яркой спортивной форме на безупречно зелёном газоне юные футболисты, наверное, опять представляя, что скоро их ряды пополнятся и с её помощью…

А вот и остановка. … И опять повезло! Из-за поворота сразу же показался трамвай – ждать совсем не пришлось. Теперь в дороге можно спокойно подумать о покупках, чтобы ничего не позабыть – к вечернему столу. Весёлая стайка девчонок – школьниц, звонко щебеча, залетела в раскрывшуюся дверь прямо перед нею, а за ними – о чём-то балагуря – двое парней, на бегу один из них успел выбросить недокуренный окурок…. "Почему же бабушку-то сначала не пропустят?”,- машинально, риторически спрашивала она себя, поддерживая старушку и помогая ей подняться по нелёгким ступенькам, держась за поручень, а невольная улыбка на её юном лице наперекор ситуации продолжала любить всё вокруг.

Она даже не успела собраться с мыслями о покупках и толком что-нибудь придумать, как быстро и незаметно пролетели довольно некороткие четыре остановки. На кольце, у вокзала, как всегда, было шумно, суетно и многолюдно. Решив, что с продуктами в руках идти в отдел обуви будет несподручно, она поднялась сразу же на третий этаж универмага – за подарком без каблуков…. Сердце, как у настоящего рыбака перед первым забросом удочки, в волнующем ожидании забилось….

…Он в душе ликовал…. Кульминация получилась даже сильнее и мощнее, чем сам предслышал первоначально. Музыка сама вывела его на ту, единственную тропку, которая и в жизни, и в искусстве близка к понятию Гармония. Он был почти счастлив, ведь оставалось закончить всего лишь коду, но это для него была даже не пол, а даже четверть дела. Он уже представлял, как вечером по телефону сыграет сочинение для неё и вот тогда – только тогда сумеет почувствовать себя полностью счастливым!..

…Она их узнала сразу. И хоть это был целый стройный парад туфель, она безошибочно выбрала их. И ведь опять повезло – удобные - примерка удалась на «отлично». «Прямо, как у Золушки», - она про себя улыбнулась и с радостным ощущением и драгоценным уловом подошла к кассе, открыла свою сумочку…Она не сразу поверила своим глазам... Недоуменно, растерянно перевернула её, опустошённую, изрезанную, без кошелька, кредитных и прочих карточек. Внимательно оглядев торговый зал, девушка-кассир с напряжённым любопытством и сочувственным переживанием смотрела на неё, не зная, что сказать. Это был шок. Целый океан чувств вмиг обрушился, нахлынул на неё: и денег нет, и праздник испорчен, и даже – без туфель… Хотелось тихо плакать. Да где же, когда же это могло произойти? И почему именно с ней? Именно сейчас, сегодня?.. Кровь прихлынула к её лицу от обиды и почему-то от стыда. Она с досадой оставила на кассе заветную коробку и поспешно, не видя ничего вокруг, вышла на воздух. Людская толпа по-прежнему безучастно плыла по своим маршрутам. «Так…Спокойно. Надо позвонить мужу», - пульсировало в голове. И тут же наощупь в сумочке определила знакомый контур своего мобильника. Хорошо, хоть телефон и ключи от квартиры на месте. Перед глазами всё плыло, как в самом дурном сне. Она вдруг почувствовала вокруг себя темноту и холод. И одиночество в миллионном городе… Машинально, как зомби, вошла в среднюю дверь трамвая… «Домой!.. Скорее – домой!!», - одна лишь мысль пульсировала в сознании.

…В порыве у него сломался карандаш. В сердцах он отбросил его и, словно возвращаясь в реальную действительность, осторожно заглянул в комнату к жене. Та растерянно сидела с телефонной трубкой в руке: «Только что в слезах звонила дочь, у неё украли деньги».

…Назревал скандал. Массивная контролёрша базарным голосом на весь вагон – на публику – царственно, по-начальнически отчитывала её за её бесстыдство и нахальство, а в её лице и всю нынешнюю порочную молодёжь. Мужчину в очках, робко пытающегося вставить слово в её защиту, она оборвала грубо и властно. Нет денег, - значит, прогуляла – прокутила в своих ночных клубах и ресторанах. Только курить и пить умеют! Им лишь бы гулять! Видишь ли, выдумала – украли!.. И чуть ли не хватать за грудки - грубо выталкивать вон…

Она сошла на следующей… Обида переполняла её. Спина предательски стрельнула. Тело вдруг сразу отяжелело, каждый шаг отдавался резкой болью. Но ещё тяжелее, и сквернее было на душе. Августовское солнце уже палило нещадно. Она отошла с остановки в тень худосочного деревца и горестно заплакала от всего на неё вдруг навалившегося, нахлынувшего, от несправедливости, от безнаказанности и вседозволенности. Без четырнадцати рублей за трамвайный проезд она внезапно увидела другой, перевёрнутый, а может, - настоящий мир? Без четырнадцати рублей на неё уже можно беспардонно, с оскорблениями кричать и спускать все грехи безгрешного мира! Ну, почему, всё это именно со мною и именно сегодня? ...

…Он совсем позабыл про свой отключенный телефон. А, может быть, она звонила? Нервно нажал кнопку – подключился – и так же, с дрожью в руках, привычно и быстро набрал её номер. Только бы голос не выдал! Он должен быть спокойным, уверенным, сильным. Услышав её в трубке, он хорошо помня весь маршрут по трамвайной линии, явственно, зримо представил, где в этот момент она, едва сдерживая слёзы, а может, и не сдерживая, проходит свой горький путь познания – из детских фантазий входя во взрослую реальность с её отвратительными гримасами криминала и равнодушия… Так… мимо церкви… Чуть дальше слева – дом друга детства Серёги Смирнова, потом ещё поворот налево – трамвайное депо.…Как же ей ещё далеко! – особенно когда приходится останавливаться через каждые несколько шагов - перевести дух из-за невыносимой боли…

…Её неторопливо обгоняли прохожие. Мимо, позванивая, не спеша протарахтело несколько полупустых трамваев, но, она, стирая капельки пота со лба под жалящим солнцем, уже думала только об одном: «Десятый этаж».” А почти в забытьи дойдя до подъезда, по привычке начала считать ступеньки:» “Раз, два, три… восемнадцать…».

…От бессилия и сознания того, что реально ничем помочь не может, он не находил себе места. Звонить по-пустому, докучать ей больше не хотел. Вид клавиш и нот вызывал отторжение. В отчаянном настроении он рванул по привычке в свой любимый лес, который был виден из окна и который всегда спасал его в сложные минуты. Здесь для него было главное – отсутствие людей. Именно в полной тишине он особенно близко чувствовал цветаевское: «И ощутить сиротство, как блаженство…» Природа успокаивала, умиротворяла, возвращала силы…

…А под вечер от неё пришла эмэмэска с красивым панно, только что придуманным и созданным ею. На нём дышали паруса, только не алые, а золотые!

…Он плакал. … Это была его недописанная кода…

«Странник» №1 2013г.